Аресты декабристов шли до середины апреля 1826 года. Всего было арестовано 316 человек. Всего же по делу декабристов проходило свыше 500 человек (о многих следствие велось заочно). 121 человек предстал перед Верховным уголовным судом. Кроме того, состоялись суды над сорока членами тайных обществ в Могилеве, Белостоке и в Варшаве.
Обыкновенно Комитет допрашивал обвиняемых сначала устно, а потом эти же вопросы посылались в каземат, где заключенный отвечал на них письменно.
За ходом следствия неустанно следил сам царь, который лично допрашивал в первые дни многих руководителей Северного общества. Страх, испытанный им 14 декабря, боязнь, как бы следствие не упустило кого-либо из бунтовщиков, заставили Николая I опуститься до роли полицейского следователя. Угождая императору, члены Комитета всячески добивались от декабристов раскаяния и стремились исторгнуть признания угрозами и лживыми обещаниями.
В результате арестованные, не чувствуя за стенами крепости никакой общественной поддержки и напуганные страхом пыток, нередко падали духом и оговаривали себя и своих товарищей.
Хотя правительство и старалось уяснить себе вопрос об источниках «вольномыслия» участников тайного общества, едва ли не главной задачей Комитета было представить всех декабристов цареубийцами. Этой цели и подчинялся весь ход следствия, о чем ближайший помощник П. Пестеля Н. И. Лорер писал: «Следственный комитет был пристрастен с начала и до конца. Обвинение наше было противозаконно, процесс и самые вопросы были грубы, обманчивы и лживы».
Поведение декабристов на следствии было различно. Многие из них не проявили революционной стойкости, потеряли почву под ногами, каялись, плакали, выдавали товарищей. Но были случаи и личного геройства, отказа давать показания и выдавать заговорщиков. В числе стойких и державших себя с достоинством были Лунин, Андреевич – второй, Петр Борисов, Усовский, Ю. Люблинский, Якушкин. После допросов « государственных преступников» отсылали в Петропавловскую крепость, в большинстве случаев с записочками царя, где указывалось, в каких условиях должен содержаться данный арестант. Декабрист Якушкин был прислан со следующей царской запиской: « Присылаемого Якушкина заковать в ножные и ручные железа; поступать с ним строго и не иначе содержать, как злодея».
Когда арестовали П. Пестеля, он сказал своему товарищу Сергею Волконскому: « Не беспокойтесь, ничего не открою, хотя бы меня в клочки разорвали». Но, узнав, что следователи хорошо осведомлены о делах и замыслах тайного общества, П. Пестель пал духом и даже обратился к генералу Левашову с покаянными письмами. Но потом он вновь обрел самообладание и до конца держался достойно, несмотря на ослабевшие силы.
Особенно отягчали вину П. Пестеля два пункта: «Русская Правда» и планы цареубийства. Вот почему в записках Николая I он назван «злодеем во всей силе слова, без малейшей тени раскаяния».
П. Пестель сначала отвечал на все вопросы полным отрицанием. «Не принадлежа к здесь упоминаемому обществу и ничего не знав о его существовании, тем еще менее могу сказать, к чему стремится истинная его цель и какие предполагало оно меры к достижению оной», - отвечал он, например, на вопрос о цели тайного общества. Позже, многими выданный, он был вынужден давать подробные ответы.
Декабрист Лунин на допросах держался стойко. « Я никем не был принят в число членов тайного общества, но сам присоединился к оному, - гордо отвечал он следователям. – Открыть имена их (декабристов) почитаю противным моей совести, ибо должен бы был обнаружить Братьев и друзей».
Но вместе с тем многие следственные дела декабристов содержат многочисленные покаянные обращения к царю и членам комиссии, слезливые письма раскаявшихся «преступников», клятвы заслужить прощение. Почему так много членов тайного общества не проявили стойкости? Ответ представляется ясным. За заключенными в Петропавловской крепости участниками восстания 14 декабря не стояло революционного класса. За стенами тюрьмы они не чувствовали опоры, и многие упали духом. В тюрьме происходили и случаи самоубийства. Так, разбил себе голову о стену тюремной камеры декабрист Булатов. Заковывание «в железа» было формой физической пытки (других форм, по-видимому, не применяли), но не менее тяжелы были и моральные пытки – запугивание, обнадеживание, влияние на семью, угрозы смертной казни и прочее.
Царские власти были заинтересованы в широком оповещении дворянского общества о якобы «глубоком раскаянии» заключенных, признающих – де ошибочность выступления и восхваляющих милосердие царской власти. Для этой цели, например, широко распространялся через полицию и губернскую администрацию один документ, представлявший собой объединение трех писем – предсмертного письма Рылеева к жене, письма декабриста Оболенского к отцу и покаянного письма Якубовича, также к своему отцу. Все три письма распространялись правительством официальным путем. Об этом ярко свидетельствует особое «дело» канцелярии петербургского гражданского губернатора, в котором эти покаянные письма аккуратно подшиты к официальным сообщениям о следствии и суде, выдержкам из сенатских ведомостей и прочим документам.
Никакого суда над декабристами в сущности не было. Пародия на суд происходила при закрытых дверях, в глубокой тайне. Вызываемым декабристам спешно предлагали засвидетельствовать их подписи под показаниями на следствии, после чего читали заранее приготовленный приговор и вызывали следующий «разряд». «Разве нас судили? – спрашивали потом декабристы. – А мы и не знали, что это был суд»…
Пятеро декабристов были поставлены «вне разрядов» и приговорены к четвертованию. Но Николай I заменил четвертование повешением.
Выписка из протокола Верховного уголовного суда от 11 июля 1826 года гласила: «Сообразуясь с высокомонаршим милосердием, в сем деле явленным…Верховный Уголовный суд по высочайше представленной ему власти приговорил: вместо мучительной смертной казни четвертованием, Павлу Пестелю, Кондратию Рылееву, Сергею Муравьеву-Апостолу, Михайле Бестужеву-Рюмину и Петру Каховскому приговором суда определенной, сих преступников, за их тяжкие злодеяния, повесить».
Казнь состоялась 13 июля на кронверке Петропавловской крепости. На груди у приговоренных к повешению висели доски с надписью: « Цареубийца».
Начальник кронверка позже рассказывал: «Когда отняты были скамьи из-под ног, веревки оборвались и трое преступников (Рылеев, Каховский и Муравьев) рухнули в яму, прошибив тяжестью своих тел и оков настланные над ней доски… Однако операция была повторена и на этот раз совершилась удачно».
Всех прочих заключенных декабристов вывели во двор крепости. Все приговоры сопровождались разжалованием, лишением чинов и дворянства: над осужденными ломали шпаги, срывали с них эполеты и мундиры и бросали их в огонь пылающих костров.
Свыше 120 человек декабристов было сослано на разные сроки в Сибирь, на каторгу или на поселение. Разжалованные в рядовые были сосланы в действующую армию на Кавказ. Были декабристы, побывавшие и в Сибири, и на Кавказе (Лорер, Одоевский и другие): по отбытии известного срока наказания в Сибири они в качестве «милости» были определены рядовыми в Кавказскую армию, где производились военные действия, под пули.
К числу казненных следует прибавить насмерть запоротых солдат-декабристов, иные из которых были прогнаны сквозь строй двенадцать раз, то есть получили двенадцать тысяч шпицрутенов. Менее активные солдаты были лишены знаков отличия и сосланы на Кавказ. Туда же был отправлен и весь штрафной Черниговский полк. В сибирских архивах были отысканы документы, показывающие, что некоторые солдаты были сосланы в Сибирь, причем начальство принимало все меры к тому, чтобы они не столкнулись там с сосланными декабристами.
Отправка в Сибирь началась в июле 1826 года. Каторжные работы отбывались сначала главным образом в Нерчинских рудниках. Сюда ко многим декабристам приехали их жены. Они не воспользовались разрешением Николая I повторно выйти замуж и бросили ради мужей-декабристов свободную и обеспеченную дворянскую жизнь.
Как жены ссыльно-каторжных, они лишались гражданских прав и дворянских привилегий. Первыми в начале 1827 года в Нерчинские рудники приехали Е. И. Трубецкая, М. Н. Волконская, А. Г. Муравьева. После них приехали А. И. Давыдова, А. В. Ентальцева, Е. П. Нарышкина, А. В. Розен, Н. Д. Фонвизина, М. К. Юшневская, а также Полина Гебль (П. Е. Анненкова) и К. Ле-Дантю (К. П. Левашова). Самоотверженный поступок жен декабристов имел большое общественное значение.
В 1856 году после смерти Николая I всвязи с коронацией нового императора Александра II был издан манифест об амнистии декабристов и разрешении им возвратиться из Сибири. В живых декабристов оставалось только человек сорок. Около ста человек уже погибли на каторге и в ссылке.
ПРИГОВОР
из 19-го "решительного" протокола Верховного уголовного суда
от 5 июля 1826 г.
(Общий приговор, вынесенный подсудимым)
…Верховный уголовный суд удостоверился, что злонамеренная цель сих тайных обществ была: испровергнув коренные отечественные законы и превратив весь гоударственный порядок, ввести республиканское правление; а чтобы достигнуть столь пагубной для всей империи цели, основанной на безрассудном властолюбии одних и на гнусной корысти других злоумышленников, они в дерзновенных и буйных своих мечтаниях умышляли посягнуть на цареубийство, истребление императорской фамилии и всех тех лиц, в коих могли встретить какое-либо противудействие, равно распространить общий бунт и произвести воинский мятеж подговором к тому нижних чинов. ..
По внимательном и подробном рассмотрении всех преступных действий каждого из подсудимых… Верховный уголовный суд приговорил:
К смертной казни четвертованием по 19-му артикулу воинского устава
1. Вятского пехотного полка полковника Павла Пестеля за то что, по собственному его признанию, имел умысел на цареубийство, изыскивал к тому средства, избирал и назначал лица к совершению оного, умышлял на истребление императорской фамилии и с хладнокровием исчислял всех ее членов, на жертву обреченных, и возбуждал к тому других, учреждал и с неограниченной властию управлял Южным тайным обществом, имевшим целию бунт и введение республиканского правления, составлял планы, уставы, Конституцию, возбуждал и приготовлял к бунту, участвовал в умысле отторжения областей от империи и принимал деятельнейшие меры к распространению общества привлечением других.
2. Отставного поручика Кондратия Рылеева за то, что, по собственному его признанию, умышлял на цареубийство, назначал к свершению оного лица, умышлял на лишение свободы, на изгнание и на истребление императорской фамилии, и приуготовлял к тому средства, усилил деятельность Северного общества, управлял оным, приготовлял способы к бунту, составлял планы, заставлял сочинить Манифест о разрушении правительства, сам сочинял и распространял возмутительные песни и стихи и принимал членов, приуготовлял главные средства к мятежу и начальствовал в оных, возбуждал к мятежу нижних чинов чрез их начальников посредством разных обольщений и во время мятежа сам приходил на площадь.
3. Черниговского пехотного полка подполковника Сергея Муравьева-Апостола за то, что, по собственному его признанию, имел умысел на цареубийство, изыскивал средства, избирал и назначал к тому других, соглашаясь на изгнание императорской фамилии, требовал в особенности убиения цесаревича и возбуждал к тому других, имел умысел и на лишение свободы государя-императора, участвовал в управлении Южным тайным обществом во всем пространстве возмутительных его замыслов, составлял прокламации и возбуждал других к достижению цели сего общества к бунту, участвовал в умысле отторжения областей от империи, принимал деятельнейшие меры к распространению Общества привлечением других, лично действовал в мятеже с готовностью пролития крови, возбуждал солдат, освобождал колодников, подкупил даже священника к чтению перед рядами бунтующих лже-Катехизиса, им составленного, и взят с оружием в руках.
4. Полтавского пехотного полка подпоручика Михайла Бестужева-Рюмина за то, что по собственному его признанию, имел умысел на цареубийство, изыскивал к тому средства, сам вызывался на убийство блаженные памяти государя императора и ныне царствующего государя императора, избирал и назначал лица к свершению оного; имел умысел на истребление императорской фамилии, изъявлял оный в самых жестоких выражениях рассеяния праха, имел умысел на изгнание императорской фамилии и лишение свободы блаженные памяти государя императора и сам вызывался на совершение сего последнего злодеяния, участвовал в управлении Южного общества, присоединил к оному Славянское, составлял прокламации и произносил возмутительные речи, участвовал в сочинении лже-Катехизиса, возбуждал и приготовлял к бунту, требуя даже клятвенных обещаний целованием образа, составлял умысел на отторжение областей от империи, и действовал в исполнении оного, принимал деятельнейшие меры к распространению общества привлечением других, лично действовал в мятеже с готовностию пролития крови, возбуждал офицеров и солдат к бунту и взят с оружием в руках.
5. Отставного поручика Петра Каховского за то, что по собственному его признанию, умышлял на цареубийство и истребление всей императорской фамилии и был предназначен посягнуть на жизнь ныне царствующего государя императора, не отрекся от сего избрания и даже изъявил на то согласие, хотя уверяет, что впоследствии поколебался, участвовал в распространении бунта привлечением многих членов, лично действовал в мятеже, возбуждал нижних чинов и сам нанес смертельный удар графу Милорадовичу и полковнику Стюрлеру и ранил свитского офицера.
Примечание Агитклуба:
Сообщим возраст главарей бунтовщиков:
Павел Пестель – 32 года,
Кондратий Рылеев – 32 года,
Сергей Муравьев-Апостол – 29 лет,
Михайло Бестужев-Рюмин – 26 лет,
Петр Каховский – 27 лет.
К смертной казни отсечением головы
Верховный уголовный суд приговорил:
1. Полковника князя Сергея Трубецкого (35 лет)
2. Поручика лейб-гвардии Финлядского полка князя Евгения Оболенского (29 лет)
3. Отставного подполковника Матвея Муравьева-Апостола (33 года)
4. Подпоручика 8-й артиллерийской бригады Петра Борисова (26 лет)
5. Отставного поручика Андрея Борисова (28 лет)
6. Подпоручика 2-й артиллерийской бригады Ивана Горбачевского (36 лет)
7. Майора Пензенского пехотного полка Михайла Спиридова (29 лет)
8. Штаб-ротмистра лейб-гвардии гусарского полка князя Александра Барятинского (28 лет)
9. Коллежского асессора Вильгельма Кюхельбекера (28 лет)
10. Нижегородского драгунского полка капитана Александра Якубовича (34 года)
11. Отставного подполковника Александра Поджио (29 лет)
12. Ахтырского гусарского полка полковника Артамона Муравьева (32 года)
13. Прапорщика Нежинского Конно-егерского полка Федора Вадковского (25 лет)
14. Прапорщика 8-й артиллерийской бригады Владимира Бесчасного (23 года)
15. Отставного полковника Василия Давыдова (34 года)
16. Бывшего генерал-интенданта 2-й армии 4-го класса Алексея Юшневского (40 лет)
17. Штабс-капитана лейб-гвардии Драгунского полка Александра Бестужева (27 лет)
18. Подпоручика 8-й артиллерийской бригады Якова Андреевича (28 лет)
19. Капитана гвардейского Генерального штаба Никиту Муравьева (34 года)
20. Коллежского асессора Ивана Пущина (27 лет)
21. Генерал-майора князя Сергея Волконского (36 лет)
22. Отставного капитана Сергея Якушкина (34 года)
23. Подпоручика 9-1 артиллерийской бригады Александра Пестова (23 года)
24. Лейтенанта гвардейского экипажа Антона Арбузова (28 лет)
25. Лейтенанта 8-го флотского экипажа Дмитрия Завалишина (24 года)
26. Полковника Саратовского пехотного полка Ивана Повало-Швейковского (35 лет)
27. Поручика лейб-гвардии Гренадерского полка Николая Панова (22 года)
28. Поручика лейб-гвардии Гренадерского полка Александра Сутгофа (26 лет)
29. Поручика лейб-гвардии Московского полка князя Дмитрия Щепина-Ростовского (28 лет)
30. Мичмана гвардейского экипажа Василия Дивова (24 года)
31. Действительного статского советника Николая Тургенева (27 лет)
Кроме сих злоумышленников и государственных преступников Верховный суд приговорил:
по лишении чинов и дворянства к политической смерти (то есть положить голову на плаху, а потом сослать вечно в каторжную работу) – 17 человек,
По лишении чинов и дворянства, к временной ссылке в каторжную работу на 15 лет, а потом на поселение – 16 человек,
По лишении чинов и дворянства, к временной ссылке в каторжную работу на 10 лет, а потом на поселение – 5 человек,
По лишении чинов и дворянства, к временной ссылке в каторжную работу на 6 лет, а потом на поселение – 2 человек,
По лишении чинов и дворянства, к временной ссылке в каторжную работу на 4 года, а потом на поселение – 15 человек,
К лишению чинов и дворянства и написанию в солдаты до выслуги – 1 человека,
К лишению токмо чинов и написанию в солдаты с выслугою – 9 человек.
Указом, адресованным Верховному уголовному суду, царь Николай 10 июля 1826 года многим (однако не всем) осужденным приговор смягчил, в частности, смертная казнь отсечением головы была заменена вечной ссылкой в каторжную работу.
В отношении пяти обвиняемых, приговоренных к четвертованию, Николай 1 отдал решение о наказании Верховному суду.
Верховный уголовный суд, руководствуясь «высокомонаршим милосердием», явленным «смягчением казней и наказаний», решил:
«вместо мучительной смертной казни четвертованием, Павлу Пестелю, Кондратию Рылееву, Сергею Муравьеву-Апостолу, Михайле Бестужеву-Рюмину и Петру Каховскому приговором суда определенной, сих преступников за их тяжкие злодеяния повесить».
Объявление приговора осужденным происходило в комендантском доме Петропавловской крепости 12 июля 1826 года с 12 часов ночи до 4 часов утра. Ранним утром 13 июля на кронверке Петропавловской крепости совершилась казнь…
Донесение
петербурского военного генерал-губернатора П.В.Голенищева-Кутузова
Николаю 1
от 13 июля 1826 г.
об исполнении смертной казни над П.И.Пестелем, К.Ф.Рылеевым,
С.И.Муравьевым-Апостолом, М.П.Бестужевым-Рюминым и П.Г.Каховским
Экзекуция кончилась с должной тишиною и порядком как со стороны бывших в строю войск, так и со стороны зрителей, которых было немного.
По неопытности наших палачей и неумению устраивать виселицы при первом разе трое и именно: Рылеев, Каховский и Муравьев сорвались, но вскоре опять были повешены и получили заслуженную смерть. О чем вашему величеству всеподданнейше доношу.
Божиею милостию мы, Николай Первый, император и самодержец всероссийский и прочая, и прочая, и прочая
… дело, которое мы считали делом всей России, окончено; преступники восприняли достойную их казнь; Отечество очищено от следствий заразы, сколько лет среди его таившейся.
…Не в свойствах, не в нравах российских был сей умысел. Составленный горстию извергов, он заразил ближайшее их сообщество, сердца развратные и мечтательность дерзновенную; но в десять лет злонамеренных усилий не проник, не мог проникнуть далее. Сердце России для него было и будет неприступно. Не посрамится имя русское изменою престолу и Отечеству. Напротив, мы видели при сем самом случае новые опыты приверженности, видели, как отцы не щадили преступных детей своих, родственники отвергали и приводили к суду подозреваемых, видели все состояния соединившимися в одной мысли, в одном желании: суда и казни преступникам.
… Все состояния да соединятся в доверии к правительству. В государстве, где любовь к монархам и преданность к престолу основаны на природных свойствах народа, где есть отечественные законы и твердость в управлении, тщетны и безумны всегда будут все усилия злонамеренных: они могут таиться во мраке, но при первом появлении отверженные общим негодованием они сокрушатся силою закона. В сем положении государственного состава каждый может быть уверен в непоколебимости порядка, безопасность и собственность его хранящего, и спокойный в настоящем может прозирать с надеждою в будущее. Не от дерзостных мечтаний, всегда разрушительных, но свыше усовершаются постепенно отечественные установления, дополняются недостатки, исправляются злоупотребления. В сем порядке постепенного усовершенствования всякое скромное желание к лучшему, всякая мысль к утверждению силы законов, к расширению истинного просвещения и промышленности, достигая к нам путем законным, для всех отверзстым, всегда будут приняты нами с благоволением: ибо мы не имеем, не можем иметь других желаний, как видеть Отечество наше на самой высшей ступени счастия и славы, провидением ему предопределенной.
Сразу же после восстания на Сенатской площади, в ночь на 15 декабря в Петербурга начались аресты. Декабристов возили на допрос непосредственно к самому Николаю I в Зимний дворец, из которого, по меткому выражению декабриста Захара Чернышева, в эти дни «устроили съезжую». Николай сам выступал в роли следователя и допрашивал арестованных (в комнатах Эрмитажа). После допросов «государственных преступников» отсылали в Петропавловскую крепость, в большинстве случаев с личными записочками царя, где указывалось, в каких условиях должен содержаться данный арестант. Декабрист Якушкин был, например, прислан со следующей царской запиской: «Присылаемого Якушкина заковать в ножные и ручные железа; поступать с ним строго и не иначе содержать, как злодея».
Следствие было сосредоточено не на идеологии декабристов, не на их политических требованиях, а на вопросе цареубийства.
Поведение декабристов на следствии было различно. Многие из них не проявили революционной стойкости, потеряли почву под ногами, каялись, плакали, выдавали товарищей. Но были случаи и личного геройства, отказа давать показания и выдавать заговорщиков. В числе стойких и державших себя с достоинством были Лунин, Якушкин, Андреевич 2-й, Петр Борисов, Усовский, Ю. Люблинский и другие. Пестель сначала отвечал на все вопросы полным отрицанием: «Не принадлежа к здесь упоминаемому обществу и ничего не знав о его существовании, тем еще менее могу сказать, к чему стремится истинная его цель и какие предполагало оно меры к достижению опой»,- отвечал он, например, на вопрос о це-
Замечательно одно место следственного дела Михаила Орлова. Даже под арестом, во время допросов," прорвалась у него внезапно мысль о том, что восстание могло бы победить при других обстоятельствах. На вопрос, почему он не выдал заговорщиков, хотя знал об их планах и даже в самое последнее время, Михаил Орлов ответил: «Теперь легко сказать: «Должно было донести», ибо все известно и преступление совершилось. Но тогда не позволительно ли мне было, по крайней мере, отложить на некоторое время донесение. Но, к нещастию их, обстоятельства созрели прежде их замыслов и вот отчего они пропали». Набранные курсивом слова Николай I дважды подчеркнул, а над словами «но к нещастию» поставил одиннадцать восклицательных знаков, причем справа, на полях около этого места поставил еще один, дополнительный - двенадцатый - восклицательный знак огромного размера .
Но вместе с тем многие следственные дела декабристов содержат многочисленные покаянные обращения к царю и членам комиссии, слезливые письма раскаявшихся «Преступников», клятвы заслужить прощение. Почему так много членов общества не проявили стойкости? Ответ представляется ясным. За заключенными в Петропавловской крепости участниками восстания 14 декабря не стояло революционного класса. За стенами тюрьмы они не чувствовали опоры, и многие упали духом. В тюрьме происходили и случаи самоубийства (так, разбил себе голову о стену тюремной камеры декабрист Булатов). Заковывание «в железа» было формой физической пытки (других форм, по-видимому, не применяли), но не менее тяжелы были и моральные пытки - запугивание, обнадеживание, влияние на семью, угрозы смертной казни и пр.
Царские власти были заинтересованы в широком оповещении дворянского общества о якобы «глубоком раскаянии» заключенных, признающих-де ошибочность выступления и восхваляющих милосердие царской власти. Между прочим, для этой цели широко распространялся через полицию и губернскую администрацию один документ, представлявший собой объединение трех писем - предсмертного письма Рылеева к жене, письма декабриста Оболенского к отцу и покаянного письма Якубовича, также к своему отцу. Все три письма распространялись правительством официальным путем: об этом ярко свидетельствует особое «дело» канцелярии петербургского гражданского губернатора, в котором эти покаянные письма аккуратно подшиты к официальным сообщениям о следствии и суде, выдержкам из сенатских ведомостей и пр.
Во время следствия очень быстро - при первых же допросах - прозвучало имя А. С. Пушкина. Открылось, какое огромное значение имели для декабристов его стихи. Немало вольнодумных стихов - Рылеева, Языкова и других известных и безвестных поэтов - нашлось при обыске и было записано при допросах. Открылись неизвестные армейские поэты (Жуков и др.), сочинявшие стихи в подражание Пушкину и Рылееву.
Николай 1 особенно боялся стихов; они могли легко распространиться, их могли списать или запомнить наизусть даже писцы Следственной комиссии. Поэтому во время следствия царь отдал приказ, который никогда не забудет история русской литературы: «Из дел вынуть и сжечь все возмутительные стихи». Приказ был выполнен, стихи были сожжены; среди них, вероятно, было много произведений, так и оставшихся нам не известными, немало и пушкинских стихов. Случайно уцелела запись лишь одного пушкинского стихотворения «Кинжал». Его записал на память по требованию следствия декабрист Громнитский (член Общества соединенных славян). Бестужев-Рюмин, показал он, «в разговорах своих выхвалял сочинения Александра Пушкина и прочитал наизусть одно... не менее вольнодумное. Вот оно...» Далее следовал записанный наизусть текст пушкинского «Кинжала». Его
не удалось «вынуть и сжечь» согласно царскому приказу: он расположился на двух смежных страницах показаний, обороты которых были заняты важными текстами допроса, не подлежавшими уничтожению. Тогда военный министр Татищев, председатель Следственной комиссии, все же нашел выход из положения: он густо зачеркнул текст пушкинских стихов, в начале и конце поставив «скрепу» следующего содержания: «С высочайшего соизволения вымарал военный министр Татищев» .
«В теперешних обстоятельствах нет никакой возможности ничего сделать в твою пользу,- писал Жуковский поэту, томившемуся в ссылке в Михайловском.- Ты ни в чем не замешан, это правда. Но в бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои. Это худой способ подружиться с правительством» .
Никакого суда над декабристами в сущности не было. Пародия на суд происходила при закрытых дверях, в глубокой тайне. Вызываемым декабристам спешно предлагали засвидетельствовать их подписи под показаниями на следствии, после чего читали заранее заготовленный приговор и вызывали следующий «разряд». «Разве нас судили? - спрашивали потом декабристы. - А мы и не знали, что это был суд...»
Пятеро декабристов были поставлены «вне разрядов» и приговорены к четвертованию. Но Николай заменил четвертование повешением.
Выписка из протокола Верховного уголовного суда от 11 июля 1826 г. гласила: «Сообразуясь с высокомонаршим милосердием, в сем деле явленным... Верховный Уголовный суд по высочайше предоставленной ему власти приговорил: вместо мучительной смертной казни четвертованием, Павлу Пестелю, Кондратию Рылееву, Сергею Муравьеву-Апостолу, Михаиле Бестужеву-Рюмину и Петру Каховскому приговором суда определенной, сих преступников, за их тяжкие злодеяния, повесить» .
В ночь на 13 июля на кронверке Петропавловской крепости при свете костров устроили виселицу и рано утром вывели заключенных декабристов из крепости для совершения казни. На груди у приговоренных к повешению
висели доски с надписью: «Цареубийца». Руки и ноги были у них закованы в тяжелые кандалы. Пестель был так изнурен, что не мог переступить высокого порога калитки, - стража вынуждена была приподнять его и перенести через порог.
Утро было мрачное и туманное. В некотором отдалении от места казни собралась толпа народа.
Начальник кронверка позже рассказывал: «Когда отняты были скамьи из-под ног, веревки оборвались и трое преступников... рухнули в яму, прошибив тяжестью своих тел и оков настланные над ней доски. Запасных веревок не было, их спешили достать в ближайших лавках, но было раннее утро, все было заперто, почему исполнение казни промедлилось. Однако операция была повторена и на этот раз совершилась удачно». К этому страшному рассказу можно добавить цинически лаконичное «всеподданнейшее донесение» санкт-петербургского генерал-губернатора Голенищева-Кутузова, где указаны имена сорвавшихся с виселицы: «Экзекуция кончилась с должной тишиной и порядком, как со стороны бывших в строю войск, так и со стороны зрителей, которых было немного. По неопытности наших палачей и неумению устраивать виселицы при первом разе трое, а именно: Рылеев, Каховский и Муравьев - сорвались, но вскоре были опять повешены и получили заслуженную смерть. О чем вашему величеству всеподданнейше доношу» .
Всех прочих заключенных декабристов вывели во двор крепости и разместили в два каре: в одно - принадлежавших к гвардейским полкам, в другое - прочих. Все приговоры сопровождались разжалованием, лишением чинов и дворянства: над осужденными ломали шпаги, срывали с них эполеты и мундиры и бросали в огонь пылающих костров.
Моряков-декабристов отвезли в Кронштадт и в то утро исполнили над ними приговор разжалования на флагманском корабле адмирала Кроуна. Мундиры и эполеты были с них сорваны и брошены в воду. «Можно сказать, что первое проявление либерализма старались истреблять всеми четырьмя стихиями - огнем, водою, воздухом и землею»,-пишет в своих воспоминаниях декабрист В. И. Штейнгель.
Свыше 120 человек декабристов было сослано на разные сроки в Сибирь, на каторгу или поселение. Разжалованные в рядовые были сосланы на Кавказ. Были декабристы, побывавшие и в Сибири, и на Кавказе (Лорер, Одоевский и др.): по отбытии известного срока наказания в Сибири они в качестве «милости» были определены рядовыми в Кавказскую армию, где производились военные действия. Их посылали под пули.
К числу казненных надо прибавить насмерть запоротых солдат-декабристов, иные из которых были прогнаны сквозь строй 12 раз, т. е. получили 12 тысяч шпицрутенов. В числе этих солдат были рядовые Саратовского пехотного полка (из бывших семеновцев) Федор Николаевич Анойченко и Федор Николаев, солдаты Черниговского полка Алимпий Борисов и Прокопий Никитин, фельдфебель Черниговского полка Михей Шутов и другие.
Часть солдат-декабристов была прогнана сквозь строй меньшее количество раз, менее активные были лишены знаков отличия и сосланы на Кавказ; туда же был отправлен и весь штрафной Черниговский полк. Существовало мнение, что на каторгу в Сибирь солдаты - участники восстания не ссылались, но не так давно в сибирских архивах были отысканы документы, показывающие, что некоторые солдаты были сосланы в Сибирь, причем начальство принимало все меры, чтобы они не столкнулись там с сосланными декабристами.
Примечания:
Восстание декабристов, т. 4, с. 47.
Восстание декабристов. М.; Л., 1927, т. 3, с. 115, 121.
ЦГАОР СССР, ф, 48, д. 83, л. 24 об. (дело Михаила Орлова).
Государственный исторический архив Ленинградской области, д 45 А, on. 253, «Книга. Происшествие 14 декабря 1825 г.».
ЦГАОР СССР, ф. 48, д. 447, л. 19 и след. (дело И. И. Иванова).
Письмо от 12 апреля 1826 г.-В кн.: Пушкин А. С. Сочинения. Переписка / Под ред. и с примеч. В. И. Саитова. СПб.) 1906, т. I.
Декабристы / Изд. В, М, Саблина, М., 1906, с. 107.
Былое, 1906, № 3, с, 232. 134
Арестованных (всего 316 человек) посадили в сырые и тесные казематы Петропавловской крепости. Там же началось следствие, там же заседал специально организованный Верховный уголовный суд. Все этапы расследования проходи ли под руководством Николая I, кото рый показал себя хорошим дознавателем.
В приговоре суда (начало июля 1826 года) было сказано, что «все подсудимые, без изъятия, по точной силе наших законов, подлежат смертной казни. И потому, если установлением разрядов в наказаниях благоугодно будет Вашему императорскому величеству даровать некоторым из них жизнь, то сие будет не действием закона, а тем менее действием суда, но действием единого монаршего милосердия…» Вместе с тем суд отмечал особо: «И хотя милосердию, от самодержавной власти исходящему, закон не может положить никаких пределов, но Верховный уголовный суд приемлет дерзновение представить, что есть степени преступления столь высокие и с общею безопасностью государства столь смеженные, что самому монарху они, кажется, должны быть недоступны».
Заглянем в источник
Роль простых исполнителей неудачного замысла Рылеева и его друзей – солдат, выведенных на площадь у Сената, была самой жалкой. Они оказались пешками в политической игре. Отчасти их обманули офицеры-революционеры, говоря, что ведут защищать права императора Константина (а также, как сказано в тогдашнем анекдоте, Конституцию – жену Константина). Отчасти они слепо, как и положено служивым, подчинялись приказам командиров, и потом их расстреливали на площади и топили в невских прорубях послушно и слепо действовавшие также по приказу их бывшие товарищи – солдаты правительственных войск. Вот что писал солдат-мятежник Петр Фатеев своим родителям:
«Дорогим родителям низко-пренизко кланяюсь до матушки сырой земли! Великое несчастие постигло меня. За стрельбу зимой на Сенатской площади меня приказали посадить. От этого я долго и не писал Вам. Сидеть дюже плохо: били, не кормили. Теперь я опять на воле. Мне был суд. На суд я попал вместе со своими товарищами. Много нас было, почти что сотня, аль более было нас. Даже страшно на суде было. Судили там господа разные в медалях с царем на шее, долго судили, и сам новый государь император, Его императорское величество Николай Павлович тоже судил нас. Присудили всех на каторжные работы за эту самую стрельбу в Сибирь. Но Царь наш батюшка смилостивился и дал такой указ суду, чтобы весь наш полк отправить на войну с персиянами, так что я, небось, скоро уеду и когда приеду на родину, не ведомо. Прощайте, дорогие родители и все знакомые.
Умные люди говорят, далеко эти самые персияне-то живут, не скоро до них доберемся. Жив буду, вернусь… Более писать не буду, а то не велят нам, опять в острог посадют…»
Легенды и слухи
Тайны истории мятежа на Сенатской площади
В истории декабристов и восстания на Сенатской площади много неясного. Часть историков считает, что параллельно с заговором декабристов происходила попытка дворцового переворота, который пытались устроить военный генерал-губернатор Милорадович и командование гвардии. Генералам был крайне невыгоден приход к власти Николая – человека молодого, незнакомого и чуждого им. Поэтому они вынудили Николая, вопреки завещанию, присягнуть в верности императору Константину I, полагая, что им, старым боевым сподвижникам цесаревича, удастся уговорить его вступить на престол. Но Константин упорствовал в своем отказе от трона, несмотря на отчаянные письма Милорадовича и других к нему. Из-за этого и произошла пауза, которой и воспользовались декабристы.
Но и в их среде не было единодушия. Планы переустройства России, заложенные в программах двух тайных обществ, были весьма различны, и вряд ли состыковывались бы. Согласно «Русской правде» Пестеля, во главе республиканской России должна была встать военная хунта во главе с диктатором, на кресло которого претендовал честолюбивый Пестель. Согласно же проекту Никиты Муравьева, Россия должна была стать конституционной монархией с довольно либеральным устройством. Неизвестно, сумели бы декабристы договориться после предполагаемой победы. Но планам этим не было суждено сбыться.
Много загадок в истории самого восстания. До сих пор нет вразумительных объяснений, почему князь С. П. Трубецкой, избранный диктатором восстания, даже не явился на Сенатскую площадь, где много часов стояли мятежники, хотя жил рядом с ней и, если это была трусость или предательство, почему декабристы впоследствии не осудили его за это? Мемуары самого Трубецкого не дают возможности разгадать эту загадку. Они обрываются на важном для читателя месте – начале допроса Трубецкого императором: «Левашов взял мой допросный лист и пошел к государю: вскоре оба воротились ко мне. Государь мне сказал: “Я…”». Что было дальше, мы никогда не узнаем.
Наконец, в последнее время в литературе было высказано серьезное сомнение относительно разветвленности и организованности декабристских тайных обществ. Не преувеличили ли задним числом сами подследственные, а потом и ссыльные свою революционную деятельность до момента совершения ими государственного преступления – мятежа. Организации, в которых они состояли, во многом были аморфны, а их совещания и заседания часто сводились к дружеским пирушкам и острым разговорам о политике, что делалось во многих местах. Проекты же переустройства страны писали в России всегда, со времен Ивана Грозного. Так получается, что большинство материалов о тайной организации декабристов относятся ко времени следствия и ссылки их в Сибирь. В материалах же самого следствия отчетливо видно естественное для политического сыска всех времен стремление «структурировать» на самом деле эфемерную организацию декабристов, оформить более четко ее цели, задачи, организацию. Не будем забывать, что это было время распространения страшных слухов о европейских карбонариях, масонских заговорах. Подследственные вольно и невольно этому помогали. Многие чувствовали себя не просто гвардейцами-мятежниками, вроде Миниха или братьев Орловых, а карбонариями, борцами за свободу.
Есть свидетельства того, что Александр I еще в 1821 году знал о тайных собраниях офицерства, содержании их бесед и споров о будущем России, но не придавал этой информации особого значения. В ответ на доклад генерал-адъютанта Васильчикова о заговоре он сказал: «Дорогой Васильчиков! Вы, который находитесь на моей службе с начала моего царствования, вы знаете, что я разделял и поощрял эти иллюзии и заблуждения». Возможно, этим объясняется инертность власти после доносов в 1825 году двух офицеров – Шервуда и Майбороды – о тайных обществах в армии. Получается, что если бы не ситуация междуцарствия, спровоцированная группой Милорадовича, никакого мятежа, возможно, и не произошло бы…
Однако в указе 10 июля Николай I все-таки проявил милосердие и решился нарушить действительно свирепые (со времен царя Алексея Михайловича и Петра Великого) законы о государственных преступлениях. Это обстоятельство как-то упускается из виду в рассказе о декабристах – государственных преступниках. Если бы к ним применили действовавшие тогда положения закона – Уложения 1649 года, «Воинского устава» Петра Великого и другие указы, – то казни подлежали бы все участники государственного преступления, причем к ним следовало бы (по силе закона) применить самые лютые казни: четвертование, колесование, кнутование, посажение на кол – все то, что Петр Великий, не колеблясь, применял к таким же мятежникам – стрельцам. По воле Николая преступников разделили на 11 разрядов, предполагающих различные виды и сроки наказаний. Пятерых руководителей мятежа (Павла Пестеля, Сергея Муравьева-Апостола, Михаила Бестужева-Рюмина, Кондратия Рылеева и Петра Каховского) казнили через повешение у кронверка Петропавловской крепости, остальных сослали в Сибирь. Следствия и суды над участниками заговора и мятежа еще долго тянулись в других городах.
Н. Бестужев. Общий вид Петровского Завода (в центре – тюрьма, в которой отбывали наказание декабристы)
По всем процессам власти отправили в Сибирь 124 человека. Закованные в кандалы и одетые в арестантские халаты, декабристы отбывали каторгу сначала на Нерчинских рудниках, а затем за высокими стенами Читинского острога и в других местах. Позже их перевели на поселение. Поведение сосланных декабристов и приехавших к ним жен стало образцом достоинства и порядочности. Они жили насыщенной жизнью культурных людей, не унывая и не предаваясь отчаянию. Многие из них на поселении занимались научными исследованиями, живописью, устраивали концерты, давали уроки, переписывались с друзьями. В 1856 году, после начала нового царствования, оставшихся в живых декабристов новый император Александр II помиловал, и они вернулись из Сибири, которая «тоже Россия, только пострашнее».
Вообще же декабрьская история 1825 года имела для России самые печальные последствия. Погибли, сгинули в ссылках незаурядные люди, на долгие годы общественная жизнь была заморожена страхом и унынием. Власть же, испытавшая страшное потрясение мятежных дней, крайне настороженно и недружелюбно смотрела на все предложения модернизации и необходимых стране перемен. Александровская эпоха, начавшаяся при свете солнца ранней весны с надежд, оптимизма, иллюзий и реформ, закончилась сумраком декабрьского дня разочарований, страха, уныния и безнадежности…
Заглянем в источник
Легендарным стало поведение многих жен декабристов, которые, пользуясь правом следовать за своими мужьями-преступниками, добровольно приехали в Сибирь и разделили с ними тяжкий жребий. Власти, не одобрявшие подобной жертвенности, всячески препятствовали поездке женщин, принадлежавших к высшему обществу, откровенно запугивали этих светских дам, всегда живших в комфорте и безопасности. Княгиня М. Н. Волконская, жена князя С. Г. Волконского, писала:
«Губернатор (Иркутска. – Е. А.), видя мою решимость ехать, сказал мне: “Подумайте же, какие условия вы должны будете подписать”. – “Я их подпишу не читая”.– “Я должен велеть обыскать все ваши вещи, вам запрещено иметь малейшие ценности”. С этими словами он ушел и прислал ко мне целую ватагу чиновников. Им пришлось переписывать очень мало: немного белья, три платья, семейные портреты и дорожная аптечку… мне предъявили к подписи пресловутую подписку, причем они мне сказали, чтобы я сохранила с нее копию, дабы хорошенько ее запомнить. Когда они вышли, мой человек, прочитавший ее, сказал мне со слезами на глазах: “Княгиня, что вы сделали, прочтите же, что они от вас требуют! – “Мне все равно, уложимся скорее и поедем”. Вот эта подписка:
“1. Жена, следуя за своим мужем и продолжая с ним супружескую связь, сделается естественно причастной его судьбе и потеряет прежнее звание, т. е. будет уже признаваема не иначе, как женою ссыльнокаторжного и с тем вместе принимает на себя переносить все, что такое состояние может иметь тягостного, ибо даже и начальство не в состоянии будет защитить ее от ежечасных могущих быть оскорблений от людей самого развратного, презрительного класса, который найдут в том, как будто некоторое право считать жену государственного преступника, несущую равную с ним участь, себе подобною; оскорбления сии могут быть даже насильственные. Закоренелым злодеям не страшны наказания. 2. Дети, которые приживутся в Сибири, поступят в казенные заводские крестьяне. 3. Ни денежных сумм, ни вещей многоценных с собой взять не дозволено; это запрещается существующими правилами и нужно для собственной их безопасности по причине, что сии места населены людьми, готовыми на всякого рода преступления. 4. Отъездом в Нерчинский край уничтожается право крепостных людей, с ними прибывших”.
Приведя в порядок вещи, разбросанные чиновниками, и приказав вновь все уложить, я вспомнила, что мне нужна подорожная. Губернатор, после данной мной подписки, не удостаивал меня своим посещением, приходилось мне ожидать его в передней. Я пошла к нему, и мне выдали подорожную на имя казака, который должен был меня сопровождать, мое же имя заменялось словами: “… с везущим”.
По возвращении домой я нашла у себя Александру Муравьеву (рожденную Чернышеву); она только что приехала, выехав несколькими часами ранее ее, я опередила ее на 8 дней. Мы напились чаю, то смеясь, то плача – был повод к тому и другому: нас окружали те же вызывавшие смех чиновники, вернувшиеся для осмотра ее вещей».
Сразу же после восстания на Сенатской площади, в ночь на 15 декабря в Петербурге начались аресты. Декабристов возили на допрос непосредственно к самому Николаю I в Зимний дворец из которого, по меткому выражению Декабриста Захара Чернышева, в эти дни “устроили съезжую”. Николай сам вступал в роли следователя и допрашивал арестованный (в комнатах Эрмитажа). После допросов “государственных преступников” отсылали в Петропавловскую крепость, в большинстве случаев с личными записочками царя, где указывалось, в таких условиях должен содержаться данный арестант. Декабрист Якушкин был, например, прислан со следующей царской запиской: “Присылаемого Якушкина заковать в ножные и ручные железа; поступать с ним строго и не иначе содержать, как злодея”.
Следствие было сосредоточено не на идеологии декабристов, не на их политических требованиях, а на вопросе цареубийства.
Поведение декабристов на следствии было различно. Многие ив них не проявили революционной стойкости, потеряли почву под ногами, каялись, плакали, выдавали товарищей. Но были случаи и личного геройства, отказа давать показания и выдавать заговорщиков. В числе стойких и державших себя с достоинством были Лунин, Якушкин, Андреевич 2-й, Петр Борисов, Усовский, Ю. Люблинский и другие. Пестель сначала отвечая на все вопросы полным отрицанием: “Не принадлежа к здесь упоминаемому обществу и ничего не знав о его существовании, тем еще менее могу сказать, к чему стремится истинная его цель и какие предполагало оно меры к достижению оной”, - отвечал он, например, на вопрос о цели тайного общества. Позже, многими выданный, он был вынужден давать, подробные ответы.
“Я никем не был принят в число членов тайного общества, но сам присоединился к оному, - гордо отвечает следователям декабрист Лунин. - Открыть имена их [членов] почитаю противным моей совести, ибо должен бы был обнаружить Братьев и друзей”.
Замечательно одно место следственного дела Михаила Орлова. Даже под арестом, во время допросов, прорвалась у него внезапно мысль о том, что восстание могло бы победить при других обстоятельствах. На вопрос, почему он не выдал заговорщиков, хотя знал об их планах и даже в самое последнее время, Михаил Орлов ответил: “Теперь легко сказать: “Должно было донести”, ибо все известно и преступление совершилось. Но тогда не позволительно ли мне было, по крайней мере, отложить на некоторое время донесение. Но, к нещастию их, обстоятельства созрели прежде их замыслов и вот отчего они пропали”. Набранные курсивом слова Николай I дважды подчеркнул, а над словами “но к нещастию” поставил одиннадцать восклицательных знаков, причем справа, на полях около этого места поставил еще один, дополнительный - двенадцатый - восклицательный знак огромного размера.
Но вместе с тем многие следственные дела декабристов содержат многочисленные покаянные обращения к царю и членам комиссии, слезливые письма раскаявшихся “преступников”, клятвы заслужить, прощение. Почему так много членов общества не проявили стойкости? Ответ представляется ясным. За заключенными в Петропавловской крепости участниками восстания 14 декабря не стояло революционного класса. За стенами тюрьмы они не чувствовали опоры, и многие упали духом. В тюрьме происходили и случаи самоубийства (так, разбил себе голову о стену тюремной камеры декабрист Булатов). Заковывание “в железа” было формой физической пытки (других форм, по-видимому, не применяли), но не менее тяжелы были и моральные пытки - запугивание, обнадеживание, влияние на семью, угрозы смертной казни и пр.
Царские власти были заинтересованы в широком оповещении дворянского общества о якобы “глубоком раскаянии” заключенных, признающих-де ошибочность выступления и восхваляющих милосердие царской власти. Между прочим, для этой цели широко распространялся через полицию и губернскую администрацию один документ, представлявший собой объединение трех писем - предсмертного письма Рылеева к жене, письма декабриста Оболенского к отцу и покаянного письма Якубовича, также к своему отцу. Все три письма распространялись правительством официальным путем: об этом ярко свидетельствует особое “дело” канцелярии петербургского гражданского губернатора, в котором эти покаянные письма аккуратно подшиты к официальным сообщениям о следствии и суде, выдержкам из сенатских ведомостей и пр.
Во время следствия очень быстро - при первых же вопросах - прозвучало имя А. С. Пушкина. Открылось, какое огромное значение имели для декабристов его стихи. Немало вольнодумных стихов - Рылеева, Языкова и других известных и безвестных поэтов -- нашлось при обыске и было записало при допросах. Открылись неизвестные армейские поэты (Жуков и др.) сочинявшие стихи в подражание Пушкину и Рылееву.
Николай I особенно боялся стихов; они могли легко распространиться, их могли списать или запомнить наизусть даже писцы Следственной комиссии. Поэтому во время следствия царь отдал приказ, который никогда не забудет история русской литературы: “Из дел вынуть и сжечь все возмутительные стихи”. Приказ был выполнен, стихи были сожжены; среди них, вероятно, было много произведений, так и оставшихся нам не известными, немало и пушкинских стихов. Случайно уцелела запись лишь одного пушкинского стихотворения “Кинжал”. Его записал на память по требованию следствия декабрист Громнитский (член Общества соединенных славян). Бестужев-Рюмин, показал он, “в разговорах своих выхвалял сочинения Александра Пушкина и прочитал наизусть одно... не менее вольнодумное. Вот оно...” Далее следовал записанный наизусть текст пушкинского “Кинжала”. Его не удалось “вынуть и сжечь” согласно царскому приказу: он расположился на двух смежных страницах показаний, обороты которых были заняты важными текстами допроса, не подлежавшими уничтожению. Тогда военный министр Татищев, председатель Следственной комиссии, все же нашел выход из положения: он густо зачеркнул текст пушкинских стихов, в начале и конце поставив “скрепу” следующего содержания: “С высочайшего соизволения вымарал военный министр Татищев”.
“В теперешних обстоятельствах нет никакой возможности ничего сделать в твою пользу, - писал Жуковский поэту, томившемуся в ссылке в Михайловском. - Ты ни в чем не замешан, это правда. Но в бумагах каждого из действовавших находятся стихи твои. Это худой способ подружиться с правительством”.
Никакого суда над декабристами в сущности не было. Пародия на суд происходила при закрытых дверях, в глубокой тайне. Вызываемым декабристам спешно предлагали засвидетельствовать их подписи под показаниями на следствии, после чего читали заранее заготовленный приговор и вызывали следующий “разряд”. “Разве нас судили? - спрашивали потом декабристы. - А мы и не знали, что это был суд...”
Пятеро декабристов были поставлены “вне разрядов” и приговорены к четвертованию. Но Николай заменил четвертование повешением.
Выписка из протокола Верховного уголовного суда от 11 июля 1826 г. гласила: “Сообразуясь с высокомонаршим милосердием, в сем деле явленным... Верховный Уголовный суд по высочайше предоставленной ему власти приговорил: вместо мучительной смертной казни четвертованием, Павлу Пестелю, Кондратию Рылееву, Сергею Муравьеву-Апостолу, Михаиле Бестужеву-Рюмину и Петру Каховскому приговором суда определенной, сих преступников, за их тяжкие злодеяния, повесить”.
В ночь на 13 июля на кронверке Петропавловской крепости при свете костров устроили виселицу и рано утром вывели заключенных декабристов из крепости для совершения казни. На груди у приговоренных к повешению висели доски с надписью: “Цареубийца”. Руки и ноги были у них закованы в тяжелые кандалы. Пестель был так изнурен, что не мог переступить высокого порога калитки, - стража вынуждена была приподнять его и перенести через порог.
Утро было мрачное и туманное. В некотором отдалении от места казни собралась толпа народа.
Начальник кронверка позже рассказывал: “Когда отняты были скамьи из-под ног, веревки оборвались и трое Преступников... рухнули в яму, прошибив тяжестью своих тел и оков настланные над ней доски. Запасных веревок не было, их спешили достать в ближайших лавках, но было раннее утро, все было заперто, почему исполнение казни промедлилось. Однако операция была повторена и на этот раз совершилась удачно”. К этому страшному рассказу можно добавить цинически лаконичное “всеподданнейшее донесение” санкт-петербургского генерал-губернатора Голенищева-Кутузова, где указаны имена сорвавшихся с виселицы: “Экзекуция кончилась с должной тишиной и порядком, как со стороны бывших в строю войск, так и со стороны зрителей, которых было немного. По неопытности наших палачей и неумению устраивать виселицы при первом разе трое, а именно: Рылеев, Каховский и Муравьев - сорвались, но вскоре были опять повешены и получили заслуженную смерть. О чем вашему величеству всеподданнейше доношу”.
Всех прочих заключенных декабристов вывели во двор крепости и разместили в два каре: в одно - принадлежавших к гвардейским полкам, в другое - прочих. Все приговоры сопровождались разжалованием, лишением чинов и дворянства: над осужденными ломали шпаги, срывали с них эполеты и мундиры и бросали в огонь пылающих костров.
Моряков-декабристов отвезли в Кронштадт и в то утро исполнили над ними приговор разжалования на флагманском корабле адмирала Кроуна. Мундиры и эполеты были с них сорваны и брошены в воду. “Можно сказать, что первое проявление либерализма старались истреблять всеми четырьмя стихиями - огнем, водою, воздухом и землею”,- пишет в своих воспоминаниях декабрист В.И. Штейнгель.
Свыше 120 человек декабристов было сослано на разные сроки в Сибирь, на каторгу или поселение. Разжалованные в рядовые были сосланы на Кавказ. Были декабристы, побывавшие и в Сибири, и на Кавказе (Лорер, Одоевский и др.): по отбытия известного срока наказания в Сибири они в качестве “милости” были определены рядовыми в Кавказскую армию где производились военные действия. Их посылали под пули.
Загрузка...